В «АиФ» – Нижнее Поволжье» написал письмо бывший летчик Виулен Луганцев, который своими воспоминаниями откликнулся на материал «Гагарина сгубила паника», в которой высказывались предположительные мотивы гибели первого советского космонавта.
Бывший военный летчик 2-го класса, летавший 12 лет на реактивном самолете ИЛ-28, выдвигает свою версию, которая, на ваш взгляд, заслуживает пристального внимания и изучения.
Дорогая редакция!
Версия о том, что причиной гибели Ю. Гагарина и его инструктора В. Серёгина могла быть разгерметизация кабины, не выдерживает критики, поскольку всем профессиональным лётчикам известно, что полёты в разгерметизированной кабине и без кислородной маски на высотах 4-5 тыс. метров, на которых они тренировались в тот день (27 марта 1968 г.), вовсе безопасны. Однако что же помешало этим опытным лётчикам вывести МИГ-15 из пикирования и катапультироваться?
Поломался штурвал?
Предлагаю версию весьма редкой поломки в системе так называемого бустерного управления штурвалом самолёта. Дело в том, что при полётах на истребителях на больших (околозвуковых) скоростях нагрузка на рули высоты резко возрастает. И для преодоления этих высоких нагрузок конструктивно предусмотрена вспомогательная гидравлическая (бустерная) система управления рулями по сигналам лётчика.
Так вот, очень редко, но бывают случаи, когда в трубопроводах этой гидросистемы происходит разрыв перегородки, разделяющей трубопроводы встречных потоков жидкости. В таких случаях штурвал «замирает» в одном положении и не реагирует больше ни на электрические сигналы, ни на физические усилия.
Именно такой случай произошел с моим бывшим приятелем Николаем Кругловым – лётчиком 1-го класса, командиром эскадрильи полка ПВО во время тренировочного полёта в качестве инструктора со вторым пилотом (проверяемым) капитаном П. Когда штурвал заклинило в положении пикирования и скорость быстро увеличивалась до сверхзвуковой, Н. Круглов несколько раз скомандовал напарнику: «Прыгай!» Но тот почему-то не выполнил этих команд.
«Скажите правду»!
Когда до земли оставалось несколько сот метров, Круглов катапультировался уже на сверхзвуковой скорости. От удара воздушной волны плексиглаз шлема, защищавший лицо, раздробился на мелкие кусочки, которые врезались в лицо. Парашют лишь частично затормозил скорость падения на деревья. Поэтому одна нога его оказалась сломанной. Лишь на третьи сутки поисковая группа обнаружила его.
Пока он лежал в военном госпитале в Хабаровске, члены комиссии, расследовавшей катастрофу, весьма усердно требовали от него «сказать правду» о причинах падения самолёта. В этих домоганиях сквозил откровенный намёк: «Почему ты спасся, а товарища бросил?». Особенно усердствовали в этом представители КБ завода МИГ. На все его объяснения о том, что штурвал не подчинялся их усилиям вывести самолёт из пикирования, они категорически заявляли: «Такого быть не может».
Круглов же требовал поставить систему бустерного управления на испытательный стенд и «гонять» её без остановки до первой поломки. Это требование было выполнено лишь после вмешательства высшего командования. Через несколько суток работы бустерного блока упомянутая перегородка прорвалась.
Так вот: не по этой ли причине Гагарин и Серёгин не смогли вывести МИГ-15 из пикирования? Если да, то нетрудно предположить и причины, по которым они не смогли катапультироваться. Во-первых, это могла быть элементарная неисправность катапультного устройства первой кабины.
Во-вторых, ограниченность времени на принятие решения. Можно предположить, что, снижаясь со скоростью примерно около 300 м/сек., они достигли высоты 800–1000 м (т.е. минимальной высоты, сохраняющей ещё шанс спасения жизни с раскрытым парашютом) за 8–12 секунд.
Могли ли они за это время принять согласованное решение о катапультировании? А что, если в ответ на команду Серёгина: «Прыгай!» (которую он обязан был как инструктор дать, а после прыжка Гагарина прыгать сам) Гагарин крикнул: «Прыгай ты, а я за тобой!». Ведь нельзя исключать, что у каждого из них в эти мгновения мелькнула мысль: как я буду жить, если спасусь, а он погибнет?
Впрочем, в условиях современного морального состояния общества далеко не каждый может понять благородство терзаний души этих лётчиков в такие трагические мгновения.