На днях известный волгоградский поэт, Почётный гражданин Волгоградской области Василий Степанович Макеев праздновал 70-летие. Поздравив юбиляра, мы поговорили с литератором о его малой родине, о месте поэзии в современной жизни и о значении живого слова в эпоху тотального интернета.
Живой наполовину хутор
Сергей Новицкий, «АиФ» - Нижнее Поволжье»: Василий Степанович, вы родом из сельской глубинки - Новоаннинского района. Часто там приходится сейчас бывать, общаться с земляками, черпать вдохновение от малой родины?
Василий Макеев: Мой родной хутор Клейменовский - в просторечии просто Клеймёновка - вроде и жив сейчас. Но нет там сейчас, к сожалению, теперь никакой родни, родственников - ни ближних, ни дальних. Скажу больше - в моей Клеймёновке практически сейчас нет местного населения. Есть переселенцы-выходцы, беженцы с других мест, когда-то неспокойных в 90-е годы, да выходцы из Кавказа и Средней Азии. Вроде и есть хутор как таковой, а его социальное содержимое теперь совсем иное. Даже русскую речь тем более привычный казачий «гутор», кое-где по нашим хуторам под Новой Анной в диковинку становится услышать.
- Что губит малые поселения?
- У казачьего населения на Хопре, Бузулуке был свой неповторимый уклад жизни, и он оказался полностью сломлен и Гражданской войной, и коллективизацией. Когда-то в моих родных местах казаки селились родовыми хуторами, подчинялись атаманскому правлению, крепостного права и помещиков совсем не знали. Я не идеализирую прошлые времена, но есть непреложный факт. Первое, что сделала советская власть - попыталась максимально размыть, уничтожить не то чтобы казачий уклад, традиции, но само казачество. Паническая какая-то была боязнь у правительства «первого государства рабочих и крестьян» перед казачеством. Возможно, боязнь вполне обоснованная. Если в Гражданскую в одной из самых мощных на Юге страны армий Белого движения, у Деникина насчитывалось в лучшие времена до 25 тысяч штыков, то когда в ответ на репрессии новой власти против мирного населения, красный террор, расказачивание на Дону полыхнуло в 1919 году Вёшенское восстание, против «советов» сразу поднялось в станицах Верхнего Дона, Хопра до 60 тысяч казаков. Никто их специально не мобилизовал, не агитировал взять оружие. Казаки Дона попросту выступили за своё право остаться в живых. И такой силы, понятно, большевики реально боялись. Делали всё возможное, чтобы казачьего населения не осталось. Расказачивание длилось годами. И вместе с казаками, считай, и жизнь из наших мест ушла.
- Коллективизация масла в огонь добавила?
- У меня в первый же год коллективизации мой родной дед, Алексей Фетисович Макеев, с южного края - Прихопёрья - попал аж в далекую ссылку в Карелию. Был у него в хуторе Паника большой родовой дом, фактически усадьба, а в семье 12 детишек тогда росло. Дом конфисковали, в нём обустроили «Народный дом» - что-то вроде клуба для бедноты, деда отправили в далёкую ссылку, семью моей бабушки выкинули прямо в голую степь. От верной гибели, как рассказывала мне она, обречённую семью спас какой-то уполномоченный, вот только его имя она так и не запомнила. Добился он, чтобы многодетную семью раскулаченных в один из хуторских куреней всё-таки вселили. Если бы не такая неожиданная помощь, первая же зима всех бы напрочь погубила. И мой будущий родитель Степан тоже вряд ли бы выжил. Ему в тот страшный год 12 лет от роду было. И я бы не появился на свет точно.
- В перестройку и в начале 90-х и многие известные волгоградские литераторы с казачьими корнями горячо поддержали идею возрождения казачества. Вы какую тогда позицию заняли?
- Первый и, слава богу, последний раз оказался я на «казачьем мероприятии» очень давно - году в 1990-м примерно. Мне тогдашние лидеры местного казачества с ходу и должность обещали в возрождаемых казачьих кругах, и чуть ли не чин - вроде как войскового старшины. Сходил, своими глазами поглядел на «Учредительный круг» казачества и почему-то понял: толку от такого возрождения особо не будет. А будут бесконечные распри и споры. Так оно и получилось. Больше четверти века движение «пляшет» на одном месте, в одной точке. Споры, взаимные упрёки, балабольство из пустого в порожнее, - а по факту ничего толком не происходит. Земля казачья даже в наших благодатных местах черноземья вблизи Клеймёновки поросла бурьяном. Только «южные фермеры» скот кое-где пасут. Пока казачество здесь, на асфальте, горланит - земля родовая казачья и не пашется, и не сеется. А ведь ещё Гришка Мелехов в «Тихом Дону» у Шолохова с гордостью замечал: «Земли у нас заглонись». Только что это за земля без крепкого хозяина? Были ведь в своё время надежды и на фермеров, и на огромные агрохолдинги. Но без возрождения главного - исторического уклада жизни местного населения - такие попытки малореализуемы.
И при советской власти не всё было исключительно плохо. Например, прекрасный опыт сельхозкооперации существовал. У населения, в подворьях скупали по твёрдой цене молоко, шкуры овец, продукцию животноводства. А сейчас, слышал, власти на государственном и местном уровне рассуждают, как бы поголовье скотины в подворьях ограничить, а на так называемый «лишний» скот огромные налоги ввести.
В моих родных краях до перестройки развивался, процветал богатый колхоз «Дёминский». Его возглавлял одно время дважды Герой соцтруда Прокофий Захарович Гвоздков. 13 окрестных хуторов были объединены колхозом в одно общее хозяйство. В них шло развитие. Грянула перестройка, не стало неординарного руководителя - и жизни постепенно не стало. Были, конечно, позже и фермеры, и попытки создать прочные хозяйства, но даже отдалённо всё это не походило на нормальную сельскую экономику. А малые хутора - они ведь если не встроены в прочную хозяйственную систему - обречены.
Вечные темы
- Вы долгие годы возглавляли литературную студию при местном отделении Союза писателей. Что обычно советовали молодым?
- А что здесь советовать? Моё дело было ставить грамотный слог, помочь молодым авторам определиться с тем, как грамотно писать. О чём именно писать, авторы должны определяться сами. Сколько времени мир существуют все темы вечные и неизменные: красота мира, любовь, дружба, муки и переживания человеческой души. Когда говорят, что поколения молодёжи разные и общаться с ними всё труднее - лично я такого не замечал.
Губительно для поэзии другое - поэтическими методами реагировать на политику, на сиюминутные события. Всё это поэту, считаю, противопоказано изначально.
- Сегодня поэзия востребована у молодых?
- Сегодня поэзия не востребована фактически нигде в обществе! Когда-то была у меня такая теория: расцвет поэзии - синусоида во времени. В «золотой, серебряный век» поэзии качественной, интересной прозы обычно мало, та отступает на задний план. И наоборот, когда мало интересных поэтов, такие времена почему-то миру являют много ярких прозаиков. Но то, что происходит сейчас - это какой-то фактически двойной упадок, «нулевой век» и поэзии, и прозы одновременно.
Яркие самобытные имена в национальной поэзии случились у нас очень и очень давно: Николай Рубцов, Александр Твардовский, Алексей Прасолов. И проза у нас сильная также, к большому сожалению, уже давно прошла: Белов, Астафьев, Распутин. Рядом с этими именами, увы, сейчас и поставить-то из сегодняшних авторов, по сути, некого.
В нашем местном писательском сообществе положение схожее. Кризис живого слова очевиден. Самому молодому автору в местном отделении Союза писателей - хорошо за 40. Да и яркие интересные явления в поэзии у нас случились не вчера и не позавчера, а лет 15 назад: Леонид Шевченко, Александр Леонтьев, Лена Лонгвинова. Шевченко давно нет с нами - трагически погиб. Да и книги-то давно состоявшихся авторов лет семь уже как не издаются. Разве что за собственный счёт и малюсенькими тиражами в 500, максимум, 1 тыс. экземпляров. Даже сам наш Дом литераторов сейчас не тот. И литературная гостиная теперь в основном пустует, и мало нас осталось - редко собираемся вместе, многие уже перебрались в мир иной. Да и что обсуждать - выход новой книги сейчас исключительное событие. Да и происходит издание наших книг за счет «самсебяиздата»: заплатил из своего личного кармана - тебе издадут. А нет у тебя лишних десятков тысяч на собственную книгу - пиши себе и дальше в стол. Такой странной системы нет даже нигде на Западе - там есть масса частных фондов, премий, поддерживающих литературный труд. У нас была раньше в регионе бюджетная строка по поддержке творческих союзов и книгоиздания в разделе про областную культуру. Строку ликвидировали - нет теперь и никакой поддержки.
Воспитание классикой
- Каким образом пришли в поэзию?
- Много читал запоем со школьного детства. Так что и выбор особо не стоял, кем стану. У нас была сельская библиотека великолепная, такие авторы попадались, - практически всю мировую классику там перечитал. Поэтому мой выбор литературного поприща оказался осознанным. В столичном литинституте я учился вместе с Николаем Рубцовым. Позже он стал для меня настоящим литературным учителем. А посредством своего однокурсника Никиты Любимова, сына известного театрального режиссера Юрия Любимова, я видел в Театре на Таганке нашумевшие тогда репетиции, премьеры, включая Есенинского «Пугачева» с Владимиром Высоцким в роли Хлопуши. Такие постановки были событиями!
Наши волгоградские театры, каюсь, давно не посещал. Был там ещё в те времена, когда там играл Иван Лапиков, Иннокентий Смоктуновский. Признаться сейчас даже сюжет, содержание самих увиденных спектаклей помню смутно. А вот насколько это были яркие актёры - запомнилось навсегда.
Вообще, сейчас литературное воспитание молодого поколения стало весьма шатким, однобоким. Система ЕГЭ этому явно не способствует. В школу должны прийти учителя, по-настоящему любящие литературу, смотрящие на её законы, историю не только через призму учебников. Я такие времена ещё застал, мне крупно повезло.
- Есть предпосылки к возрождению литературного слова?
- Возрождение неизбежно. Другой вопрос, когда именно и в какой именно форме всё это будет, на какой именно «золотой век человечества» всё это придётся. В наши дни сограждане охотнее станут обсуждать какой-нибудь сиюминутный политический скандал, нежели новую книгу. А это тупиковый путь. Литература нам дана неспроста. И если мы не почувствуем наконец её огромную значимость, крайнюю необходимость, наша жизнь обеднеет безвозвратно, окончательно станет сиюминутной бессодержательной рефлексией и суетой. Как и вся наша человеческая цивилизация.
Историк Николай Бичехвост: «Время собирать камни» 
Что забыли в Волгограде индейцы? 
Писатель из Волжского решил поспорить с самой Историей 
Невыгодно было признавать корни. Почему казаки отрицали, что они русские 
Казачки совершают подвиг ради традиции