В канун Дня Победы в адрес волгоградского фронтовика пришло письмо из Калифорнии от рядового американской армии Герберта Ли Стиверса, в котором он признался в пособничестве убийства военного преступника.
Письмо из Америки
«Дорогой русский друг, мистер Заворотнев! С великим трудом разыскал через Американское посольство в Москве ваш адрес, чтобы переслать это письмо-исповедь. Пишет вам Герберт Ли Стиверс, бывший рядовой армии США. Помните, осенью 1946 года мы, американцы и русские, поочередно несли караул на Нюрнбергском процессе, а потом и в тюрьме, где содержались главные нацисты.
Мы познакомились при смене караула. Я увидел тогда на вашем кителе медаль с изображением дядюшки Джо, так мы называли Сталина, и попросил обменять её на часы. Вы чуть не врезали мне за это по физиономии. Оказалось, что это медаль за победу над Германией, которой дорожит каждый солдат. Чтобы как-то разрядить обстановку, я подарил вам шариковую ручку, а вы мне – звёздочку с пилотки. Я неплохо говорил по-немецки, вы отменно знали этот язык. Мне тогда было 19, вам чуть больше. Вы сказали, что после демобилизации обоснуетесь в Сталинграде, это я хорошо запомнил, как и вашу фамилию, которую написали в моей солдатской книжке.
Тогда же я познакомил вас со своей немецкой девушкой, которой в первый же день признался, что охраняю камеру с самим Герингом. Она сделала большие глаза, а на очередном свидании привела свою подругу Мону. Та сразу спросила, правда ли, что я запросто общаюсь с наци № 2? Я вёл себя как напыщенный индюк, продемонстрировав ей автограф Геринга».
Лекарство для нациста
«Мона спросила: не могу ли я передать лекарство «очень больному Герингу». И я купился, как идиот. Хотя Геринг мало походил на больного человека. Он постоянно шутил, словно трибунал и приговор совсем не касаются его. Мы говорили с ним о спорте, авиации (он неплохо говорил по-английски). Я передал лекарство. Геринг поблагодарил, мол, сердце что-то пошаливает.
Скандал разразился , когда выяснилось, что за два часа до казни Геринг принял яд. Трясли всех часовых, к счастью, это произошло не в моё дежурство. И всё равно я не находил себе места. За пособничество нацистам мне грозил трибунал и в лучшем случае – тюрьма. Камень свалился с моего сердца, когда нашли предсмертную записку Геринга, в которой он сообщал, что капсула с ядом у него была всегда с собой. Не знаю, что двигало им, но это признание спасло меня. Чуть позже появилась версия, что яд мужу пронесла в камеру супруга Эмми. Когда всё это более-менее затихло, я на радостях пригласил вас в кабак, чтобы отметить окончание процесса.
Тогда я здорово нализался и в порыве откровения признался, что это я пронёс Герингу яд, не предполагая, что в авторучке совсем не сердечное лекарство. Вы не поверили мне тогда и посоветовали не трепать зря языком, ведь кругом спецслужбы. Я клялся, что сделал это, и тогда вы отвели меня в казарму, сказав часовому, что у меня начались галлюцинации и чтобы он присмотрел за мной и никуда не отпускал. Этим вы второй раз спасли меня от возможного суда».
Чистая совесть
«Стыд и страх за содеянное преследовали меня всю жизнь. Признаться во всём меня заставила дочь Линда. К тому же я узнал, что за давностью лет мне уже не грозит тюрьма. Моё признание произвело эффект разорвавшейся бомбы. Журналисты, и не только они, не давали мне прохода. А когда волна спала, я понял, что груз с души не снят. Я человек глубоко верующий, и не успокоюсь, пока не исповедуюсь перед вами. Мне уже 85 лет, и перед тем как перейти в мир иной, хочу быть чистым перед Всевышним и перед вами во имя былой нашей дружбы. Чтобы как-то искупить свой грех, вернувшись из армии, устроился на самую тяжелую работу, металлургом. Надеюсь, что вы поймёте и простите меня. Всё равно Геринг подох бы и без моего участия.
Остаюсь вашим другом и должником.
Ваш Герберт Ли Стиверс».
Паулюс не врал
– Я действительно не поверил тогда Герберту, – при встрече со мной прокомментировал письмо американского друга ветеран Великой Отечественной войны Владимир Заворотнев. — Мало ли что могло взбрести пьяному человеку. Особенно пережившему казнь военных преступников.
– А какое впечатление Геринг произвёл на вас во время суда ?
– Он мало походил на человека, которого ждёт виселица: вступал в перепалку с главным обвинителем, перебивал его речь. По его мнению, войну спровоцировали Советы. Рейхсмаршал нагло врал, что ничего не знал о Бухенвальде, Дахау, о других концлагерях, о массовом уничтожении в печах крематориев военнопленных и мирных граждан. Не сильно взволновало его, как других, появление в зале суда Паулюса. Волнение фельдмаршала выдавал нервный тик на щеке. Но Паулюс дал суду исчерпывающие свидетельские показания, вызвав гневные окрики: «Предатель!».
– А как вы попали на Нюрнбергский процесс?
– В конце войны к нам в расположение нашего стрелкового батальона прибыл молодой полковник. Нас выстроили на плацу, и он, обходя строй, отобрал самых рослых и бравых. Нас повезли в Потсдам, где мы узнали, что попали в роту Почётного караула.
16 июля 1945 года мы встречали на аэродроме в парадном строю глав государств-союзников на аэродроме, а потом и у дворца Цецилиенхоф. Надменный президент Трумен был в чёрном фраке, Черчилль, попыхивая сигарой, был одет в белый фрак с белой бабочкой, из-под которой сверкал Рыцарский крест. На Сталине был китель кремового цвета с Золотой Звездой Героя. В зале Потсдамской конференции, где я нёс караул, все заметили, что Черчилль был страшно недоволен тем, что Сталин предложил председательствовать на конференции Трумену. Иосиф Виссарионович был невозмутим, как и Жуков, при подписании акта о капитуляции Германии. После Потсдама несли караул на Нюрнбергском процессе.
– Собираетесь ответить Герберту? – спросил я собеседника.
– Скорее всего, позвоню. Скажу одно: «Успокойся, Герберт, не бери в голову. Твоя история – история солдата».