1.
У лукоморья дуб зелёный…
Но что нам до его судьбы,
Когда на страже региона
Свои шумят у нас дубы?
Локтями мощными
проворней
Врагов пихая, чем Брюс Ли,
Сто лет назад пустили
корни
И в кресла намертво вросли.
Скучает внук, в бурьяне
дача,
А деды вечно у руля,
Примерно так, а не иначе,
Вдали от чванного Кремля,
Рублёвки, «Бентли»,
папарацци,
И прочих суетных вещей,
На почве скудной,
сталинградской,
Три срока цвёл один Кащей.
Казной центральной
не обласкан
(чай, в Волгограде,
не в Сочах),
Цеплял награды он
на лацкан
Да над бюджетным златом
чах.
Вполне умён, и в целом –
делен
(всё как-то ладилось само),
«Лукойла» друг и богаделен,
Он в политическом сумо
Готов был пятиться
по-рачьи,
А надо – пёр, как самосвал,
И званье
«тёртый аппаратчик»
Таким путём себе снискал.
2.
Кащеев род у нас немерен –
Чуть утро станет на земле,
и «бумер» катится, и «мерин»
с флажком на лобовом
стекле.
А там, в кафтанах
от Бриони,
Трясётся студень сытых
морд,
Кто – над законом,
кто – в законе
(а не один ли, в общем,
чёрт?).
Но наш герой на фоне
прочих
Достойней и скромнее был
И в кабинете своём ночью
Порой отчаянно хандрил:
«К чему ведут, помилуй
боже,
Все эти сроки. Иль срока?
Вокруг предательские рожи.
На службе – чистый
День сурка.
Очнешься утром: где я?
кто я?
В толпе – один, всегда один,
И ни живой души с тобою…
Налей-ка стопку мне,
Свиньин!»
(из тех, кто жаждет
непрестанно
Хотя б немного поиметь
Любви партийной
Несмеяны,
На чьём гербе большой
медведь,
Свиньин, когда-то
первый вице,
Держа по ветру чуткий нос,
Сумел понравиться девице
И в графы местные возрос).
3.
Нас мамы «Золушкой»
дурили:
Расслабься, ближних
возлюбя.
А наша сказка – вечный
триллер,
Не ты порвешь, тогда тебя.
Здесь мыло в душе
не роняют,
Не подставляют левых щёк.
И за бессмертным Николаем
Следил Иванушка-качок.
О нём молва ходила в мире
(охоч до сплетен
наш народ),
Мол, слишком молод,
и настырен,
И протеин казенный жрёт.
Он мог всю ночь
под рейв клубиться,
Нахалу врезать между жвал,
И на планёрках крупный
бицепс
Случайно как бы обнажал.
Да что там Ваня!
Знает с детства
Любой профессор
кислых щей,
Что в атмосфере людоедства
Живут такие, как Кащей.
И отмотать три эти срока,
Он ухитрился оттого,
Что пуще, чем зеницу ока,
Хранил яйцо, где смерть его.
(От глаз непрошеных и света
Надёжно спрятано, оно
Лежало в сейфе за портретом
Вождя народов в кимоно).
4.
Но раз, отъехав
не по личной,
А государственной нужде,
Нашел он новую табличку,
В своей приёмной на гвозде.
И референт его, Людмила,
Отклячив ладную корму,
Холодным голосом спросила:
«Мущщина, стоп,
а вы к кому?»
Мораль той басни
вне морали:
Бессмертен? Спустят
в унитаз.
Не зря учил
товарищ Сталин –
Незаменимых нет у нас.
И сколь ни вкалывай
двужильно,
Как ты ни вглядывайся
вдаль,
Не знаешь,
где тебя пришпилит
Народной власти вертикаль.
И никуда тебе не скрыться
От ейных кованых сапог,
Пока сидит себе в столице
Один хороший паренёк.
Он от Валдая до Тунгуски,
Страну пасёт,
врагам на страх,
И яйца всех кащеев русских
В его мозолистых руках!
Волгоградские католики встречают Рождество 
Захар Прилепин: «У Родины проблемы - все, поэт собрался и поехал воевать» 
Сергей Трофимов: «В туалет заходишь и боишься, что там Навальный»