«Трупы так пахнут, что у меня были приступы рвоты, и затем я ходил в маске. У женщин обрезаны груди, у одной беременной вырезан ребенок, и одному мужчине вложен в разрезанный живот. 12-летняя девочка распята на стене. Я мог бы еще много написать. На всем маршруте были сотни разбитых русских танков, машин, орудий. Позже напишу больше. Думаю, что за три недели дело с Россией закончится».
Обыкновенный фашист
Это письмо в июле 1941 года из захваченного Львова написал своей жене ефрейтор-пехотинец, член нацистской партии Ганс Шпикерман. Он ещё не знал, что эта война не закончится ни через три недели, ни даже через три года. Он пройдёт её до конца, увидит разгром Германии и в декабре 1945 года умрёт в плену от брюшного тифа в Урюпинском спецгоспитале № 5770 для военнопленных, сгинув в общей безымянной могиле.
Остались его фронтовые письма и фотографии, документы, в своём роде уникальные. Их копии передал мне его младший сын Клаус. Он приезжал в Урюпинск, чтобы посмотреть место захоронения отца. Из небытия возвращают они нам Ганса Шпикермана, типичного немца Третьего рейха. Когда мы вспоминаем о трагедии лета 1941 года, враг представляется нам чёрной бесформенной массой. А ведь у каждого из них были лица. Не карикатурно-плакатные, а совершенно обычные лица, обычных, на первый взгляд, людей. Но были ли они людьми?
Вот Ганс позирует перед фотокамерой, стоит в воронке от снаряда, у его ног обгоревший труп. А вот Ганс рядом с убитой лошадью. Конечно, это не так впечатляет, как поверженный враг, зато забавно. Труп лошади вздулся и теперь похож на огромную резиновую игрушку. Что должно произойти с человеком, чтобы он смог отправить эти снимки жене и маленьким сыновьям? А Ганс отправлял, и другие отправляли. Улыбались, фотографировались... Хотя нет, сначала они убивали, и потом улыбались и фотографировались. А ещё они грабили.
В начале была Франция. Здесь Ганс впервые почувствовал, что немцу можно всё. Обыватель, хозяин маленькой строительной фирмы, он в одночасье стал хозяином Европы. Ганс гуляет с друзьями по Парижу. Но не его красоту описывает он в письмах домой. Нет, не за тем они здесь. Список отделочных материалов, которые он отправил для своей конторы в Германию, занимает полтора листа. Лак, олифа, краски, обои. Одних свинцовых белил набралось с тонну. «Мог бы ещё многое отправить, но разместить ящики в вагоне – проблема. Может быть, нанять отсюда водителя сейчас, это было бы очень ценно», – пишет он брату.
Война на три недели
В Россию они пришли не за лаком и краской. За землёй и жизненным пространством. В первом же письме с Восточного фронта Ганс Шпикерман пишет: «Земля плодородная, всё было бы хорошо, если бы здесь не господствовала большевистская экономика». А вот на фото-графии и те, кто должен был отдать землю новым хозяевам. В земляную щель забились две пожилые крестьянки. Переждали, видно, здесь бой за своё село, да так и остались сидеть. Растерянные лица, в глазах даже не ужас, а обречённость что ли. Или вот эти беженцы с детьми. Босые, в запылённой одежде, с пересохшими губами, сидят на дороге. Ждут, что будет дальше, после щелчка затвора фотоаппарата. Мы никогда не узнаем, что стало с этими людьми на фотографиях. Возможно, им повезло. Их не убили ради забавы, не расстреляли для устрашения. Может быть, они выжили. А киевские евреи с другой фотографии не выжили. Они все остались лежать на дне Бабьего Яра. И из этой тюрьмы во Львове тоже никто не вышел живым. Львов, Киев, Крым, Ленинградская область и везде трупы, руины и на их фоне Ганс Шпикерман.
А вот Ганс встречает с товарищами Рождество 1942 года. Он был католиком, да и все, кто сидит за этим столом, наверняка считали себя добрыми христианами. Взгляните на их смеющиеся довольные лица. На эту нарядную ёлочку, обвешанную мишурой. На этот замечательный стол с вином и шампанским. А теперь посмотрите на два каравая хлеба, лежа-щие в шкафчике на стене. Такие в армейской пекарне не пекут. Их солдаты вермахта отобрали у местных крестьян, как отбирали почти все продукты. «Около шести недель назад мы организовали вчетвером трёх молодых куриц и петуха. Мы их уже как следует откормили. У нас всё хорошо». Часть Ганса стоит в районе Волхова под Ленинградом, в котором второй год умирают от голода люди. Там на столах блокадников считанные граммы эрзац-хлеба, здесь, в блиндаже со свастикой, румяные караваи и по курице на каждого. Может быть, Ганс не знает, как вымирает город? Знает. Они знали всё и потому, когда их загнали в угол, на пощаду не рассчитывали. «Радио хорошо информирует, русские недалеко от Берлина. Восточная Пруссия нам весьма необходима, если мы не хотим умереть с голоду. Должно же быть решение. Не будем терять мужества», – напишет Ганс в своём последнем письме домой в феврале 1945 года. Он не раскаивается, он только жалеет, что всё закончилось не так, как хотелось бы. Каяться пришлось его сыну Клаусу.
Урок истории
– Когда в детстве мама говорит тебе, что твой папа был военным регулировщиком и никого не убивал, а потом ты узнаёшь, что он делал на самом деле – это меняет всю твою жизнь, – говорит младший сын Ганса Клаус.
Профессор философии, правозащитник, пацифист, он и спустя десятилетия всё пытается понять, что же тогда произошло с его отцом и всей нацией? Именно поэтому он забрал у родственников письма и фотографии отца, нашел в российском архиве учётное дело военнопленного Шпикермана. Собирал эти осколки прошлого, чтобы посмотреть, во что превращает человека нацизм.
– Старший брат меня отговаривал, – рассказывает Клаус. – Ну зачем тебе всё это нужно? Это была война отца, он и все остальные получили то, что заслужили. Мы не воевали, даже то время не помним. Нас это не должно касаться. Просто возьми и забудь. Но если мы забудем, всё может повториться в любой другой стране.
Ядерная эстафета: Семипалатинск – Чернобыль - Япония 
Амнезия не дает солдату вернуться с войны 
«Похороните меня под красным флагом». Санинструктор о любви и вере на войне 
Волгоградка напомнила, каково быть женой врага народа