В былые годы Волгоградскую область называли и урожайной житницей России и всероссийским огородом. При наличии крупных промышленных производств в областном центре сам регион всегда оставался сельскохозяйственным. Но всё это в прошлом. Сегодня от былых успехов аграриям остались только слёзы и воспоминания.
Писатель Борис Екимов, мастер деревенской прозы, пристально наблюдает за тем, что происходит сегодня в глубинке:
– Дела в волгоградском селе неважные. С одной стороны, на полях работают американские, немецкие тракторы и комбайны, передовые зерновые компании применяют европейские технологии возделывания земли. С другой стороны, пустеют не просто хутора, а целые районы. И это в благодатных местах Дона, где не тундра и суровая тай-
га, а привольная степь с её вековыми пастбищами и поймой.
Был хутор, стал аул
50 лет назад в станице Голубинской насчитывалось 24 хутора, в которых жили донские казаки. Сегодня остался один только хутор – Малоголубинский. Всё остальное можно называть аулами: в Малонабатове, Осиновке, Большом Голубинском живет только по одной – две чеченских семьи.
По мнению кандидата экономических наук Александра Воробьева, с карты нашего региона до 2025 года могут исчезнуть как минимум 250–300 хуторов и крупных станиц. В наибольшей степени этот процесс будет характерен для запада и северо-запада области. И процесс этот необратим для тех поселений, где так и не созданы современные условия жизни. Никто не останется жить в деревне и заниматься хозяйством, если в доме нет газа, воды и в школу придется возить детей за сто километров.
– В начале 90-х годов в Волгоградской области насчитывалось свыше 14 тысяч фермерских хозяйств, – говорит Воробьёв. – Сегодня – 12 тысяч крестьянско-фермерских хозяйств, и долгие годы эта цифра не меняется. Если экономика сельских предприятий не складывается, это беда не обязательно селян. Для условий нашего региона хозяйства должны иметь в постоянной обработке 30 и более гектаров пашни, иначе разоришься. Знаю одно из поселений под Фролово, где до 70 человек взяли себе для обработки земельные доли по 20 га и образовали фермерские хозяйства. Такие мизерные наделы – всегда убыточное дело! На них себя не прокормишь, а непременно разоришься.
Андрей Абакумов – один из фермеров, который опровергает научную статистику. Вся его агрокорпорация, как он шутливо называет свое хозяйство, умещается на нескольких гектарах на окраине хутора Фастов. Его специализация – молочное животноводство. С раннего утра и до позднего вечера Андрей и его супруга то на скотном дворе, то на выгоне. Глава хозяйства несколько раз в неделю садится за руль видавшей виды «Оки» и развозит по поселкам свою продукцию, так сказать, «к порогу потребителя». Такова логистика, выработанная годами. Пока жена Татьяна за скотника и зоотехника, Андрей и продавец, и маркетолог собственной продукции.
Сказать, что он как фермер бедствует, нельзя. По его словам, трудолюбивый крестьянин всегда заработает на хлеб с маслом. Но из-за отсутствия реальной помощи со стороны государства развивается хозяйство медленно, поскольку оборотных средств на развитие почти всегда не хватает.
– Нам постоянно вешают лапшу, что держать коров на подворье в эпоху гигантских агрохолдингов невыгодно, – горячится Абакумов. – Всё это враки! С каждой дойной коровы чистой прибыли только от одного молока – 70-80 тысяч рублей в год. А если еще и творог, и масло, и сметану делать, то выгода возрастает в два-три раза. Ошибка многих, кто «погорел» на молоке, в том, что они надеялись на государственные дотации. Надо надеяться только на самого себя! И не бояться ни засухи, ни ценовых скачков.
Забросили пашни
Если не принять экстренных мер по спасению волгоградской пашни, агрокомплекс региона может деградировать в считанные годы. Так считает Геннадий Кочетов, экс-руководитель Нижневолжского НИИ сельского хозяйства.
– Плодородие и отдача наших пашенных угодий лет через 5–7 может начать снижаться в геометрической прогрессии, – считает учёный. – Проблема еще в том, что во многих районах области в руках теневых бизнес-структур оказались целые земельные «королевства», к которым теперь заказан допуск остальным участникам земельного рынка. По официальной статистике, свыше 1 млн га областной пашни заброшено, перестало обрабатываться. Я уже не говорю про негативные результаты работы пришлых арендаторов и гастарбайтеров на овощных плантациях. В погоне за прибылью в почву они «закачивают» чуть ли не всю таблицу Менделеева, вернее, наиболее ее опасную часть. При таком отношении к земельным ресурсам мы долго не протянем.
– Есть в аграрном законодательстве интересный закон, – рассказывает биолог, специалист по защите растений Александр Попов. – Согласно ему любой гражданин страны вправе взять на 49 лет земли сельхозназначения. Но если он её не обрабатывает в течение трёх лет, то государство забирает обратно. Благое дело, которое на деле иногда приводит к плачевным результатам. Чтобы «соблюсти приличия», многие арендаторы земель пашут крутосклоны и меловые обрывы, на которых в жизни ничего не уродится! Но таким образом лжефермеры отчитываются на бумаге и перед проверяющими, что их участки находятся в обработке. А сами сдают по «теневой кассе» свои участки кому угодно. В основном под пастбища. Все довольны, все счастливы. Кроме государства, фермеров-работяг и самой природы. Ускоряется эрозия почвы. Гибнет экосистема реки. Зато буква и требование закона соблюдены!
Последние два года Волгоградская область стала эпицентром очередной напасти.
Впервые на территории региона вирус африканской чумы свиней был отмечен в 2010 году на территории Котельниковского района, в конце 2011 года он распространился в дикой фауне Ленинского и Среднеахтубинского районов, там погибли более 200 диких кабанов. Этим летом в регионе действовал режим чрезвычайной ситуации в шести районах, в Волжском и Волгограде. По тяжести ситуации область находилась на третьем месте в стране после Тверской области и Краснодарского края.
– В марте, – рассказала жительница станицы Голубинская Калачёвского района Нина Михайловна (которая просила изменить своё имя), – ко мне пришёл сын и сказал: «Выгреб остатки проросшего зерна, накормил свиней, что-то с ними не то, кажется, заболели». Пришли к нему, укололи свинок, две почти сразу же сдохли. Через несколько дней нам сообщили, что в регионе началась эпидемия. Несмотря на то, что на моем подворье не заболела ни одна свинья, уничтожили все 40 голов. У сына околело четыре, еще десять закололи. И так в каждом дворе. Сколько всего свиней на свалку отправили, мы не считали, думаю, не меньше тысячи. Вот так за три дня всех свиней в Голубинке и поистребили. Наших свиней жгли на свалке, а вот в Калаче-на-Дону ходили слухи, что их поголовье исчезает бесследно. Якобы их забирают, чтобы потом тихонько продать на рынке.
Больше всего селянам обидно, что уже после отмены карантина ветеринары по телевизору заявили, что можно было принимать иные меры: если в подворье замечена заболевшая свинья, его следовало закрыть на 21-дневный карантин. И не пришлось бы уничтожать все поголовье. Оставшиеся, по сути, без хозяйства, без денег, но с долгами по кредитам, люди получали компенсацию от государства. Мизерную, по словам фермеров. Крестьяне, чьи хозяйства оказались в зоне карантина, но не в зоне отчуждения, и вовсе остались без прав на компенсацию.
– По факту нам выплатили 78 рублей за килограмм, – поделилась своей арифметикой Нина Михайловна. – 90 тысяч рублей – все, что я получила. И это притом, что возобновить хозяйство можно только через полтора года после карантина. Будем ли вновь заниматься свиньями? Конечно, будем. А куда деваться? Средняя зарплата в Голубинке – 6–7 тысяч рублей. Попробуй на них прожить.
МНЕНИЕ ВЛАСТИ
Алексей Саяпин, сотрудник комитета ветеринарии Волгоградской области:
– С начала кампании отчуждено и уничтожено 18 тысяч 776 голов свиней. Это меньше 1% от всего поголовья в регионе, которое насчитывает более 320 тысяч свиней. Такой ущерб при правильном ведении хозяйства восстанавливается за два месяца. Что касается компенсаций, то они выплачены абсолютно всем без задержек. Фермеры получили из областного бюджета около 114 миллионов рублей. Средняя цена за килограмм живого веса колебалась в районе 85 рублей, рассчитывалась из среднерыночной стоимости мяса в регионе – на март 2012 года она составляла 70–75 рублей. Жалобы фермеров к нам действительно поступали. Так, одна из жительниц Средеахтубинского района, мать пятерых детей, на следующий же день после того, как её свиньи были отчуждены, написала письмо Президенту. В течение положенных по закону 20 дней ей начислили компенсацию и задали вопрос: «Претензии есть?» – «Нет» – «А зачем писали?» – «А вдруг обманете!»
ЦЕННИК
На рынках Волгограда килограмм свинины стоит 250 рублей, в то время как крестьяне продают его перекупщикам за 80–85 рублей. Вся разница – в кошельке у оптовиков.
ДРУГОЕ МНЕНИЕ
Игорь Растеряев, певец, автор знаменитой «Песни про волгоградских комбайнеров»:
– Корни мои с Медведицы. У моего деда, Егора Васильевича Растеряева, есть фотография, которая отражает суть Сталинградской битвы, дает её ощущение, хотя на ней ни боёв, ни взрывов, ни трупов. Сделана она как раз после войны. Групповая фотка будущих председателей колхозов. Все в косоворотках, а внизу простирается голое поле, на нём маленький одинокий домик, и до горизонта идут трамвайные пути. На доме написано: «Сталинградская сельскохозяйственная академия». То есть войной зачищено всё, но первым делом в Сталинграде восстановили академию, чтобы село поднимать.
Это только в телесериалах можно увидеть полупьяный деревенский люд, одетый чуть ли не в рваньё. В реальности селяне, хуторяне – самодостаточные и очень умные, сметливые люди. Очень, между прочим, наблюдательные, трудолюбивые и внимательные. Один мой друг как-то сказал: «Ты им скажи в городах, нехай не думают, что на хуторах дураки живут. Земля она, милок, дышит».
К СЛОВУ
Анатолий Галичкин, заместитель председателя комитета по аграрной политике Волгоградской областной думы:
«Изначально региональным Министерством финансов в бюджете 2013 года нам предлагали оставить на весь аграрный сектор 400 млн рублей. Эту цифру можно было даже и не обсуждать, вернее сказать, не ставить в бюджет вовсе. Вписать туда «ноль» и спокойно перенаправить эти средства на другие цели. После долгих обсуждений и дебатов решено изыскать все-таки дополнительные 2,2 миллиарда рублей. Сегодняшнее финансирование агропромышленного комплекса Волгоградской области сохранено хотя бы на уровне 2010 года. В тот год мы смогли селянам субсидировать часть процентных ставок по кредитам, поддержать орошение, элитное зерновое производство, животноводство, овощеводство, рыбное хозяйство, другие важные направления».
Депутат Галичкин подчеркнул, что если до 2008–2010 годов расходы бюджета на сельское хозяйство неуклонно росли, развивались узконаправленные программы и проекты, то сегодня налицо сокращение затрат бюджета на сельское хозяйство, сворачивание регионального присутствия в сельскохозяйственных программах.
От редакции. Вот и получается, государство вкладывает немалые средства в национальные проекты по сельскому хозяйству, миллиарды последние годы «закачивались» в полумошеннические схемы «Росагролизинга», а помочь конкретно взятому фермеру руки чиновников так и не дошли. К примеру, фермер Андрей Абакумов давно исключил из своих производственных схем и чиновников, и банкиров, и страховщиков. Тех, которые, в принципе, должны помогать развитию сельского хозяйства. Потому что они не помогают, а только мешают.
Только хорошо ли от этого государству и обществу?
«Свожу концы с концами, и ладно»
Виктора Лыгина из хутора Верхнечеренский Клетского района считают преуспевающим фермером. Он возделывает 900 гектаров сельхозугодий, плюс свое животноводческое хозяйство. Однако даже этот успешный фермер, твердо стоящий на ногах, смотрит в будущее практически с отчаянием.
– Я бы сказал так: свожу концы с концами, и то ладно. Оптимизма с каждым годом все меньше и меньше. А откуда ему взяться? Судите сами. У меня земля трехрядка: 30% земли под паром (они прибыли не приносят), 30% – это озимые, 30% – яровые. Яровые почти полностью без малого уничтожила засуха. Живем только на доход от озимых, а это 30%. Все. При этом надо платить за аренду земли, налоги выплачивать, зарплату, обновлять технику и семена.
Перекупщики были, есть и будут. Да и пусть. Нельзя производить и продавать одновременно. Я ездил сам продавать мясо. Но я ж сам не смогу там стоять все время, мне работать надо. А на рынке свои законы, если один день пропустишь, все, завтра к тебе покупатели уже не подойдут.
Большая беда – это засуха, да еще четвертый год подряд. В этом году трещины в земле были 8–9 см, а глубина полтора метра. Что в такой земле может вырасти? Если бы государство нас не поддерживало субсидиями на семена или ГСМ, то таких фермеров, как я, было бы меньше. Много мелких хозяйств в нашем хуторе в прошлом году закрылось, не выдержали и разорились. Власти предлагают нам страховать убытки. А смысл? Страховщики тоже люди грамотные, они умеют прибыль считать и, зная о засухе, вряд ли станут страховать мои посевы. А если и застрахуют, то так, что я точно ничего не получу.
Но самая страшная беда – это кадры. Молодёжь не желает жить в деревне и получать 10-15 тысяч рублей, вот они и уезжают кто куда. Работают грузчиками, чернорабочими в Москве, Питере, Волгограде, а село-то пустое. У меня работают двое беженцев из Таджикистана. Когда они уходят в отпуск, я и на тракторе сижу днями, и на лошадь сажусь на выпаску, а ночью сторожу. Иногда в такую депрессию впадаю, что хочется бросить всё, но столько сил вложено, и моральных, и материальных, что не имею права. Из семи фермеров, у которых есть сыновья, помогать отцам остались только двое. У меня выросли две дочери, которые живут в Волгограде. Передавать дела некому.
У молодёжи лишь любовь к деньгам. Хапнуть, а потом хоть трава не расти. Я не знаю, как это исправить.
Начало развалу сельского хозяйства было положено в 90-х самим государством. Но нельзя же у нас только брать и брать! Я думаю, что для того, чтобы исправить, надо, наверное, дождаться, когда все рухнет, а потом начинать отстраивать отрасль заново. Иного выхода нет.