Задача писателя – рассказать о боли и радости человека. Борис Екимов с этой задачей справляется сполна. Его книги о людях Донского края заставляют плакать и думать, а главное, в его рассказах многие узнают себя. Тех, какими мы были и стали за последние годы.
Школа на пенсии
– Вас называют представителем деревенской прозы. Да вы и сами себя, наверное, считаете сельским жителем. С переходом на рыночную экономику аграрный сектор приблизился к современной цивилизации или ещё больше отстал?
– Не существует ни деревенской, ни военной, ни какой-то другой специальной прозы. Она либо есть, либо её нет. Кем я сам себя читаю? Со стороны видней. Наверное, просто человеком, живущим в ХХ–ХХI веках. А под цивилизацией – это смотря что понимать. Производство к ней приблизилось – на полях теперь работают американские, немецкие тракторы и комбайны, передовые зерновые компании применяют европейские технологии. Но если под аграрным сектором вы понимаете людей, то всё стало гораздо хуже. В моём последнем двухтомнике есть серия очерков о нашем селе, это история перехода из одного состояния в другое, вернее, налаженного образа жизни. Особенно больно за учителей.
До революции были земские школы с квартирами для них, в последние годы советской власти педагогам предоставляли жильё наряду другими с работниками сельского хозяйства. Учителя становились полноправными членами сельской общины, особенно в хороших хозяйствах с такими руководителями, как В. Штепо, В. Попов.
Сейчас не надо быть особо зорким, чтобы увидеть: школа и медицина в глубинке дышат на ладан, очаги культура практически исчезли. Президентские и губернаторские гранты положения не спасают. Они показывают, что положение сельской интеллигенции аховое, иначе и гранты были бы не нужны. Сейчас эти школы держатся на последних учителях-пенсионерах, они уйдут, и всё погибнет. Из-за слабой подготовки деревенские не могут поступить в хорошие учебные заведения. Родители поумнее находят выход. В Калачёвском районе есть посёлок Октябрьский, там стоит лётная часть, дети военных учатся в местном лицее – вот туда родители и возят на машинах своих чад из окрестных хуторов. Для них это единственный выход. В родном селе ведь некому вести иностранный язык, физику, про какую-то информатику нечего и говорить.
Проблему можно решить, как это сделали с военными. Никаких грантов и разовых акций. Повысили зарплату до достойного уровня, и в бригаду внутренних войск в Калаче пошли сверхсрочники. Прослужив год, они получают жильё. Дочка моего знакомого не успела второго родить – семье сразу вместо двухкомнатной дали трёх. А лет пять назад в части никакого жилья не было. То же самое с полицией: повысили оклады, обещали обеспечить жильём. В школе же, даже в районном центре, о каких квартирах речь? Потому и мужчин-учителей здесь нет.
Казаки с гор
– Тема заброшенных хуторов родилась полвека назад, когда малые сёла стали объявлять неперспективными. Сейчас наше Задонье почти совсем одичало, на очереди – целые районы области. На ваш взгляд, есть пути решения проблемы?
– Полвека назад в юрте станице Голубинской было 24 хутора, в которых жили донские казаки. Даже 20 лет назад здесь оставались хозяйства с их отделениями и многотысячными отарами и гуртами, пашнями, а сейчас остался один хутор – Малоголубинский. Всё остальное можно назвать аулами: в Малонабатове, Осиновке, Большом Голубинском живёт только по одной-две чеченских семьи. Путь опустынивания села и земли, конечно, не нов. С приходом капитализма в селе резко, в 5–10 раз, уменьшается количество рабочих мест. Для жизни немолодым людям остаётся держать две-три коровёнки. Так это на прокорм, а не на перспективу. Более молодые, грамотные и крепкие ушли в воинские части, на Север, на железную дорогу, в Москву. Но в столицах они так и останутся «лимитой», без жилья. Процесс тяжёлый: распад семей, дети растут без отцов и ждут их с заработков – приедут или нет?
Это касается не только села. В Калаче с 30-тысячным населением был десяток невеликих, но заводов и предприятий: судостроительный, авторемонтный, «Сельхозтехника», «Сельхозхимия»– сейчас не осталось ничего. Самые работоспособные уехали в Сочи, Москву, на железную дорогу, в армию. В Волгограде производства тоже немного осталось. Где тракторный завод, «Красный Октябрь», «Баррикады»?
Лев Толстой говорил: «Все ругают правительство. Не впасть в соблазн». Никакое правительство эти проблемы сразу не решит. Мы перешли из одной системы в другую, смотрим на Европу, отставая от неё лет на 300 – если судить по созданию университетов в Германии и Англии. Добавьте ещё лет 100 на исторические повороты, которые всякий раз отбрасывают назад экономику и культуру. Поэтому когда люди спрашивают у меня, когда же наладится жизнь «по-европейски», я всерьёз отвечаю: лет через 300–400. Это естественный процесс. Демократия не приходит сразу, не объявляется приказом, это та естественная система отношений в обществе, которая прорастает столетиями, порой отступая и задерживаясь на засухах и войнах, но потихонечку растёт. Так было везде, и мы ничем не отличаемся от Европы. Все наши беды не могут решиться указами самого лучшего премьера или президента. Предстоит долгий и долгий путь развития, пока в стране не начнут работать законы, по-настоящему действовать судебная система, исполнительные органы власти. Надо это понять и принять. А ещё – надо жить своей жизнью, не завидуя Швейцарии. Везде есть счастлилвые и несчастные люди: в России, Индии, Болгарии.
Выкинули невод
– Вы пишете о нарушении экологического баланса и, в отличие от остальных, – о морали. В какую сторону изменилась ситуация за 20 последних лет?
– Я всегда говорю: вы что думаете, одни колхозы развалились – всё остальное тоже. Культура, экология. До неё ли было 30 последних лет? В Дону раньше водилась чехонь метровой длины – потом стала чехонка, теперь и такой нет даже на базаре, а если есть, её привозят с Каспия. Ругали рыбнадзор, милицию и всех остальных, что они плохо берегут рыбные запасы. В 80-х их вообще перестали охранять, и началось: на нерестилищах сети, никаких сроков не выдерживают. На озёрах в тёплых водах, где рыба мечет икру, кидают невод. Спрашиваю: «Мужики, вы что делаете?» – ведь тянут рыбёшку в палец длиной. Говорят: «Петрович, её сейчас всякую принимают». Что будет через пять лет, никого не интересовало, деньги сейчас нужны. Колхоз развалился, кормились только этим. Рыбу чем только не били – электроудочками, взрывчаткой, и её не стало. Если раньше за притонение брали по 10–20 тонн леща, то сейчас 100–300 килограммов. И тот в ладошку.
А на земле козы истребили прибрежные займища, зимой идут и грызут всю молодь. Когда-то они съели Древнюю Грецию и превратили цветущую Сахару в пустыню, у нас уничтожают Донщину. Кто разрешил пасти их на заливных лугах, где накашивали сена на целые колхозы? Туда не пускали даже на телеге, чтобы не мять траву, а сейчас её вытаптывают и выдирают овцы и козы. Паси, где угодно. Погибли лесополосы, выгорают последние. В Калаче полвека сосны растили, и на тысяче гектаров за два дня всё сгорело. Хозяина в государстве пока нет, оттого все беды.
– Чиновник с его безответственностью и воровством раньше был героем ваших повестей и рассказов, сейчас – самое обычное явление. Кажется, этот класс потерял инстинкт самосохранения. Но почему молчит общество?
– Советское государство с его плохой или хорошей, но системой разрушено. А нынешний чиновник – продукт нового времени, сейчас он как рыба в воде. Но общество не молчит. Послушайте, что говорят в бане, на любом перекрёстке. Это раньше вслух ничего нельзя было сказать, а теперь люди ругаются вовсю, но что проку? Уличная говорильня, конечно, начало демократии, но впереди очень долгий путь: от говорильни к делу.
– Вы узнаёте себя в тех, кому сейчас 15–20 лет? Или конфликт поколений зашёл слишком далеко?
– Идёт время – меняются люди. Но они были и есть всякие: умные, глупые, честные и не очень. Молодым сейчас труднее: на их бедные головы обрушилось такое античеловеческое «воспитание», которое раньше было трудно представить. В детстве всегда учили честности, трудолюбию, уважению к старшим. Это называлось по-разному: Законом Божьим, моральным кодексом. Сейчас говорят, что экономика выше морали, и вот я вижу, как в трамвай заходят дети. Лучшее место сразу занял самый мордатый, остальные столпились вокруг. Он не девочку посадил, не малыша, а сам влез как на трон. Включите телевизор – на одном канале душат, на другом режут, третий тоже весь в крови. Это и есть воспитание. Но в чём-то я нынешним ребятам завидую, какой-то их свободе. Не абсолютной, а осознанной. А вообще мне как-то тревожно за них, и значит, за всю страну. Долог наш путь.
ДОСЬЕ
Борис Петрович Екимов родился в 1938 году в Красноярском крае. Был рабочим, учителем труда в сельской школе. Как прозаик дебютировал в 1965 году. Создал более 200 произведений. Многие его рассказы стали основой для создания художественных фильмов. Лауреат Государственной премии, Солженицынской и других литературных премий. Живёт на два дома: в Волгограде и Калаче-на-Дону.
Волгоградский писатель Борис Екимов получил Платоновскую премию 
Прощание с Борисом Майзлиным будут транслировать онлайн 
Психолог Надежда Фефенко: «Сыграть свадьбу на селе проще и дешевле» 
GPS-навигатор может научить буддизму