Очень, очень давно, еще при советской власти я посещал литературную студию при Союзе Писателей на Краснознаменской. Сменился строй, сменилась страна, и вот на днях «вновь я посетил»… Да-да, литературную студию. При Союзе писателей. На улице Краснознаменской…
После долгого перерыва она возобновила свою работу.
Конечно, многое изменилось. Ужалась площадь СП (одно время было опасение, что его вообще выбросят из центра города). Но остались пара кабинетов, осталась галерея портретов ушедших литераторов. И остался знаменитый зал, помнящий поколения писателей, бурные собрания и заседания прошлых студий. Именно здесь, на том же самом месте проходят собрания студийцев 20-годов нового века.
Ведет сейчас литстудию известный российский писатель и поэт Евгений Лукин. Надо отметить, что несмотря на все тектонические перемены, я сразу же ощутил тот особый «студийный дух», наверное, вечный: волнение авторов, читающих свои произведения, критику коллег, острую, и бескомпромиссную, вердикт мэтра. С ним мы и беседуем и не только о студии.
Слово «студия» происходит от итальянского studio «изучение; мастерская» (из словаря).
– Евгений Юрьевич, стало общим местом определение той же поэзии, как чуда, что поэзия это дар Божий, который невозможно как-то развить. Так для чего же тогда студия?
– Относительно дара Божия – это не ко мне. Это к Господу Богу. Да и с чудесами тоже. А студия, по идее, существует для того, чтобы авторы поменьше злоупотребляли подобными речениями и побольше работали над техникой стиха.
– Можно ли сказать, что все дороги всех поэтов ведут в студию?
– Нет. Скорее можно сказать, что почти все известные волгоградские поэты вышли из литстудии. Зайцев, Брыксина, Васильев и многие другие – все они питомцы Василия Степановича Макеева.
– И в «старой» студии и в сегодняшней авторов нещадно критикуют свои же коллеги. Это полезно для начинающего автора?
– Кому как. Случается, что забредают на заседания и такие лица, для которых малейшее замечание – нож острый. Получив первую порцию критики, они обычно либо незаметно исчезают, либо громко, со скандалом, хлопают дверью.
– Например?
– Например, я.
– И давно это было?
– В пору буйной юности. Пришёл, вдребезги разругался с Артуром Корнеевым (тогдашним руководителем литстудии) и исчез на несколько лет. Второй раз заявился к нему после демобилизации – и вроде бы с тем же результатом. А повадился я на заседания, как ни странно, уже будучи принятым в члены СП. Почему-то со студийцами Василия Макеева мне было интереснее, чем с маститыми коллегами.
– Есть учебники по стихосложению, у Маяковского есть даже эссе «Как делать стихи?». А ваше кредо наставника начинающих, в чем оно?
– Пиши как хочешь. Исповедуй что угодно: хоть классицизм, хоть модернизм. Главное, чтобы стихи твои не были безграмотны и бездарны. Да хотя бы и так! Лишь бы не скучны! У Серёжи Васильева, помнится, самым страшным оскорблением было: «среднестатистическая поэзия». Ну это когда с ремеслом всё в порядке, всё по учебнику: ритм, рифмы, метафоры… Но как-то, знаете, не цепляет.
– Ремесло… Я помню, как был несказанно удивлен, обнаружив в трудовой книжке одного из знакомых из СП запись – «поэт». Человек «работал» поэтом! Не отсюда ли поэтическая «инфляция» в СССР, когда издавалась масса пустых, проходных стишков? Когда легион «работающих поэтами» неустанно бил в «пустой и бедный барабан»?
– Именно так! Человек научился писать «как надо». То есть стал похож на всех пишущих. Конечно, можно на этом и остановиться, что и происходит с большинством. К счастью, так случается не всегда. Внезапно автор срывается с резьбы, начинает нарушать запреты, пытается быть ни на кого не похожим. Как у Высоцкого: «Колея это только моя! Выбирайтесь своей колеёй». Или даже у Тургенева: «И я сжёг всё, чему поклонялся. Поклонился всему, что сжигал». Так, на мой взгляд, начинаются настоящие стихи.
– Даже здесь не существует, Постум, правил…
– Да, встречались поэты, которые сразу нащупывали свой путь, находили свое, неповторимое... А кто-то начинал с подражания и лишь потом его одолевал.
Слово «студия» пришло в латинский язык из праиндоевропейского *steu – «толкать, бить».
– И всё-таки иногда на вашх заседаниях звучит явно необоснованная, субъективная критика… Как они это терпят?
– Я бы давно сбежал. Но раз терпят – что ж? Крепче будут. Да и я, со своей стороны, подводя итог каждого обсуждения, пытаюсь смягчить особо резкие приговоры. Хотя, знаете, сам грешен. Существует такое страшное явление – неостановимый автор. Начнёт читать, а стихотворение (рассказ) всё не кончается и не кончается. Ты его робко пытаешься притормозить, но он не слышит. Дальше всё по Маяковскому: «Я терпел, терпел и лопнул, и ударил лапой óб стол!» Случилось такое дважды. Оба раза авторы обиделись и покинули студию. Каюсь. То, что я плохой педагог выяснилось ещё в сельской восьмилетке, откуда я, к счастью, был призван рядовым в ряды СА.
– По такому принципу работают все студии?
– Не знаю. Наверное. Хотя, у моего друга писателя-фантаста Лазарчука на его семинаре (тоже что-то вроде студии) используется интереснейший прием. Заслушивается сырое произведение, а затем коллеги автора вносят свои сюжетные и стилистические правки. Люди творческие, они, что называется, «заводятся», искрят и правки получатся очень удачные. Автор с величайшей бережностью всё фиксирует, первоначальный текст превращается из полуфабриката в готовый к употреблению продукт.
– А «правщики» потом не ревнуют?
– Да, вроде бы нет. Тут ведь еще один момент. Студия ли, семинар – это еще и общение близких людей. Ведь пишущих у нас миллионы, достаточно взглянуть на число посетителей таких порталов, как «Проза Ру». Разных возрастов, разных направлений, разных взглядов. В общем, разных. И где им встречаться, как не на студии? Где поделиться своим мнением. Где услышать иное? В интернете? Кому как, а мне там скучновато… Студия – это же еще и что-то вроде клуба.
– Живое человеческое общение… В наше время и впрямь – роскошь. Когда телевидение только начиналось, гуляли опасения, что оно убьет театр. Театр процветает. То есть живую человеческую игру актеров не заменить никакой телекартинкой, какого бы качества она не была. Наверное, нечто подобное, наблюдается и в работе литстудии?
– Да, пожалуй, так. Дело в том, что несколько лет подряд Дом литераторов был закрыт, переведён на удалёнку. Предыдущее руководство СП называло причиной ковид, но когда карантин сняли, ничего не изменилось. Пришлось переизбрать председателя. Теперь это кресло занимает поэт Михаил Смотров, попросивший меня снова принять под крылышко студию (однажды я ею уже руководил). И вот мы снова собираемся в нашем стареньком, требующем ремонта зале Союза писателей на Краснознаменской. Ну да лиха беда начало!
– Итак, перефразируя известную фразу – студия бессмертна!
– Хотелось бы верить…
– Спасибо! Здоровья вам, Евгений Юрьевич. Успехов возглавляемой вами студии. А тем из читателей, кто сам пробует свои силы в литературном творчестве, сообщаем адрес: Краснознаменская, 8. В шесть часов вечера, каждый второй четверг.
