В редакцию пришло письмо от жителя Калача Георгия Анисимовича Братухина, который, будучи подростком, во время войны жил на территории Чернышковского района, совхоза №78 на ферме №3 в двух километрах от хутора Аксёнов.
В его письме - свидетельства того, каким адом была жизнь во время немецкой оккупации, этот ад стал будничным, как липкий кошмар, от которого невозможно очнуться. Как мать могла рыть могилу себе и сыну, как можно вести на расстрел ребёнка? Такого не должно повториться.
Топливо отчаяния
«Зимой 1940-1941 годов ходила легенда, мол, кто-то видел женщину, у которой в правой руке были колосья зерна, а в левой кровь. Считалось, что это предвещало большой урожай. Я в тот год сдал в школе экзамен за шестой класс и приступил к работе - помогал отцу в поле. Семья была многодетная, жизнь складывалась благополучная: зарплата хорошая, откорм скота успешный, урожайность хлебов небывалая. Но грянула война», - рассказывает Георгий Братухин в письме.
Его батюшка Анисим Андреевич в своё время воевал в коннице Будённого, в 1942 году его снова призвала Родина, вслед за ним ушёл и старший брат Степан, да и все мужики… На весь совхоз осталось несколько трактористов и комбайнеров, женщины и дети. День и ночь они убирали богатый урожай, складывали в скирды сено и солому для скота.
В ноябре 1941-го пришло распоряжение перегнать животных с пяти ферм совхоза за Волгу, на их место должен был прийти скот с Украины. И действительно в декабре пришла скотина с Украины, а вместе с ней и крепкие мужики украинцы без семей.
«Зима 1941-1942 годов выдалась холодной, морозы под 40 градусов, сугробы до крыш. Все мужики ушли на фронт, а женщины и дети, пока урожай заготавливали, топливо заготовить не смогли. Пришлось топить помётом от скота (кизяки). Чтобы сварить пищу, сжигали всё, что горело: столы, скамейки», - пишет Георгий Анисимович.
Клим Ворошилов в навозе застрял
«Вдруг со стороны Чернышкова примчались немецкие мотоциклисты. Бросили ракету вверх и побежали к домам, крича: «Матка, молоко, яйки», - пишет Георгий Анисимович.
Земля оказалась полностью под властью немцев. «На ферме было два колодца. Немцы вычерпали всю воду. Ещё у нас был огромный пруд, хотя летом вода в нём цвела, мы, чтобы приготовить пищу, очищали её через марлю, от немцев прятали».
На ферме работал тракторист, участник Первой мировой и Гражданской войн, контуженый Василий Лодыгин. Мальчишкам он рассказывал разные истории про войну. Вот одна из них: «Клим Ворошилов, командарм Красной армии, мчался на поезде с армией на выручку в Царицын. Но белые взорвали железнодорожный мост, пока чинили, Ворошилов на броневике в разведку поехал, но машина застряла в луже навоза. Один вылез посмотреть, но тут выстрел - засада. Сначала казаки хотели выкурить их оттуда, поджечь, но жалко машину стало. Тогда они пригнали быков, выдернули броневик, чтобы его отконвоировать вместе с запершимися, но водитель включил скорость, быки шарахнулись, верёвки порвали, так Ворошилов и вырвался».
Тракторист тоже ушел на фронт, а его жена Мария Лодыгина, немка Поволжья, однажды подошла к Георгию Братухину и попросила сходить на балку, там попали в окружение советские солдаты (одного она прятала дома). На балке Братухин встретил восемь человек в гражданском и 20 - в форме. Для них он принёс одежду, и это чуть не погубило парня.
«Мать отправила меня за кизяком. Ночью в двухэтажном доме ночевал обоз, там было пусто, дай, думаю, найду что-нибудь из еды. Ведь мы голодали. Там был хлеб, масло, я уже представлял, как поделюсь с братьями, когда меня схватил немец и начал бить, а потом потащил в комендатуру. Там сказали: мы не будем тебя бить, хлеба дадим, скажи, где партизаны. Я испугался, понял, что кто-то из жителей видел, как я одежду в степь относил. Немцы всё население согнали, вокруг стоят автоматчики. Заявили: кто будет помогать партизанам - будут расстреляны. Видно, и меня решили расстрелять. Мне 15 лет, стою полуживой от ужаса и только думаю: «Лишь бы скорей, лишь бы не слышать больше крик матери». Вдруг из толпы вышла Мария Лодыгина и по-немецки сказала: «Он не партизан, я немка, отпустите его». «Мы добрая нация, - сказали немцы, - и даруем ему жизнь ради соотечественницы», - вспоминает Братухин.
Немцы уговорили Марию работать на них и увезли с детьми в Тормосин. После освобождения хутора её признали немецкой пособницей: дали 10 лет лагерей, а детей отправили в детдом. Вернувшийся с войны на двух костылях с орденами и медалями Василий Лодыгин лишь проклинал жену. За неё пытался вступиться Братухин и рассказать, что она помогла партизанам, но шла война, и никто разбираться не стал.
Постоялец немки уговорил Братухина передавать в условленное место данные о немецких обозах. «Одному ходить страшновато, и я попросил сопровождать меня друга Ваню. Однажды, когда мы вернулись, немец в упор выстрелил в Ваню, сказав «партизан», Ваня упал на колени к матери. Ему было лет 11. Он промучился два дня и умер», - пишет Георгий Анисимович.
Бабий бунт
«Однажды самолёт разбомбил стадо дойных коров, погибли несколько женщин из совхоза. А наутро бабы не пошли доить скот - испугались. 17 женщин немцы согнали к комендатуре, оттуда вышли трое фрицев, один с резиновой дубинкой. Вперёд вышла рябая Матрёна, муж её на фронте был, дома - ребёночек маленький, и немца-палача с дубинкой обложила матом. Он в ответ рубануть дубинкой её хотел, но Матрёна её вырвала и дважды переполосовала его. Он аж завизжал от боли. Скрутили её, конечно. Повели на расстрел мимо её дома, она зашла в хату, взяла ребёночка, вышли на окраину, там посадила его на травке играть, вырыла себе могилку, потом встала, взяла ребёнка и сказала: «Стреляйте». Но тут прискакал комендант, сказал: «Мы с женщинами не воюем». Она как родилась заново», - рассказывает очевидец.
Отец вернулся с войны лишь в декабре 1946 года, побывав в тяжёлом плену.