Татьяна Каминская: «День единства – это история про любовь»

Алексей Копаев / АиФ

4 ноября у нас выходной.

   
   

Нет, не так. 4 ноября у нас государственный праздник. День народного единства. И в этот день мы будем вспоминать Минина и Пожарского, которые, возглавив народное ополчение, освободили Москву от поляков. Завершение Смуты ознаменовалось единым порывом русского народа, уставшего терпеть голод, унижения, междоусобицу и медленное вымирание. Тогда не было сильной руки государства, но была недюжинная воля к победе самого народа.

Несколько лет назад праздник 4 ноября пришел на смену Дню Великой Октябрьской социалистической революции. Так рассудила история, что 7 ноября перестал быть «красным днем календаря». У нас появился другой день – народного единства. Но согласитесь, что понять, прочувствовать его душой современному человеку достаточно сложно. Потому что очень далеко. Где 1612 год, где эти Минин с Пожарским, где поляки, оккупировавшие Москву, а где мы с вами, живущие в период санкций, кризиса и времен присоединения Крыма! Меж нами дистанции огромного размера! Потому мы и воспринимаем этот государственный праздник, как выходной.

Это если не особо задумываться.

Я бы и не задумывалась, если бы мои дочки, вечные почемучки, не спросили вчера: «Мама, а почему этот праздник называется Днем народного единства?». И поскольку государственные идеологемы моим детям осилить сложно, я им попыталась объяснить  суть на простых историях.

История 1. Когда началась Великая Отечественная война, моя прабабушка была уверена, что уж ее дочку Верочку точно не возьмут на фронт. Пигалица, метр пятьдесят с хвостиком. Какой из этой невелички вояка?

Прабабушка ошибалась. Взяли. Всю войну Верочка прошла связисткой.

   
   

А мама все годы ждала ее в хуторе Грушевка, затерянном в степях. Пять месяцев этот игрушечный, по современным масштабам, населенный пункт был оккупирован немцами – эсэсовцами. Жителями хутора были русские, украинцы, молдаване, евреи, немцы, цыгане и поляки. Такой мини-интернационал на сто дворов. И ни один человек – ни один! – не сообщил по секрету квартирующим фашистам о маленькой пигалице Верочке, которая воевала на фронте!

Потому что хуторяне считали себя единым целым.

История №2. Когда я была совсем мелкой, то на все лето приезжала к бабушке в хутор. И там жил дед, которого всю жизнь называли за глаза «Захар - полицай». Во время спешного отступления фашистов он ушел с ними. Через месяц одумался, сдался. После 1945-го отсидел и вернулся домой, в Грушевку. Хуторяне его не любили, но, удивительное дело, при этом всегда помогали его многодетной семье. И никогда не попрекали детей за прошлое горе-родителя. Потому что хуторяне считали, что он, хоть и полицай, но свой. Ну, помните, в семье не без урода? Главным словом в этой поговорке следует считать слово «семья».

История №3. В этом году волгоградский поисковый отряд в ходе Памятной Вахты в Городищенском районе перезахоронил останки 200 солдат, воевавших под Сталинградом. Понятное дело, многие бойцы так и остались неизвестными. Только имена нескольких сохранились в солдатских медальонах. Один из погибших мальчишек был родом из Грузии. Поисковики нашли его родственников и сообщили им день перезахоронения. Боже, как грузины стремились – торопились к этому дню! И как мужчины плакали, что не успели! Но забирать останки домой они отказались. Если их прадед погиб в полях под Сталинградом – значит, его душа должна остаться здесь. И точка. А они обязательно поставят памятник и будут сюда приезжать с детьми, чтобы поклониться этому святому месту, где их родственник погиб, сражаясь, как настоящий горец. И никакие границы им нипочем!

Мой прапрапрадед был лихим кубанским казаком, который взял в жены себе красавицу-гречанку. Сейчас уже никто не вспомнит, каким ветром в станицу Суворовская Ставропольского края занесло эллинов. И когда я сегодня смотрю на свою темноглазую маму, которая до сих пор может легко посчитать до десяти на греческом языке, то Эллада с ее мифами и богами сразу становится ближе.

Вчера вечером я попыталась объяснить дочкам, что такое единство. Рассказала историю своей семьи, в которой переплелись и смуты, и революции, и победы, и национальности. Мой прапрапрадед был лихим кубанским казаком, который взял в жены себе красавицу-гречанку. Сейчас уже никто не вспомнит, каким ветром в станицу Суворовская Ставропольского края занесло эллинов, но во все века они жили дружно – русские и греки. И когда я сегодня смотрю на свою темноглазую маму, которая до сих пор может легко посчитать до десяти на греческом языке, то Эллада с ее мифами и богами сразу становится ближе.

Моя бабушка по папиной линии была красивой и гордой полячкой, семью которой когда-то сослали в Сибирь. С моим папой всегда в поездах заговаривали на гортанных наречиях горцы с Кавказа и удивлялись, почему он не знает родного языка. У моих племянниц очень красивые миндалевидные глаза – тоже привет из прошлого от далеких предков, которые передают нам с генами не только черты внешности, но и характер.

Вот такое единство!

«А, я поняла, – изрекла в конце наших девичьих посиделок моя шестилетка. – Единство – это история про любовь!».

А почему бы и нет? Если оставить споры и конфликты для политиков, оппозиционеров и создателей Смут, останется только любовь. Которой плевать на преграды, язык и прочие условности.

Именно это чувство – я уверена – испытывали киевляне, когда приносили к российскому посольству цветы и детские игрушки. Зажженные свечи, молитвы по погибшим россиянам – это ведь тоже, пусть прощальное, но признание в любви.